Потерянное поколение детей из 90-х: рассказываем трагическую историю Елены из Беломорска, которая осталась без родителей и без квартиры

История Елены Самойловой похожа на сюжет грустного фильма: осталась без родителей еще в детстве, воспитывалась в детском доме, в 19 лет заболела онкологией, которая лишила ее возможности стать самой мамой, а потом скиталась по квартирам малознакомых людей.

Хрупкая 34-летняя женщина передо мной не похожа на человека, который перенес все те горести, которые на нее свалились. Но она справилась: есть работа, любимый муж, отказ от алкоголя, машина (в кредит, но радует!). Свою историю рассказывает открыто и честно, без лишних эмоций. Слезы на глазах появляются у нее только тогда, когда рассказывает про сложную судьбу старшего брата. А ведь поначалу мы собиралась поговорить с ней о том, что она так и не получила от государства квартиру. Возможно, мы и не сможем помочь Елене, но рассказ о ее жизни не может оставить никого равнодушным.

Тяжелое детство и потеря родителей

В 1991 умер отец от отравления алкоголем на дне рождения коллеги. Ему было всего 34 года. Пока он был жив, семья была нормальной. Не шиковали, но было все. Мать в то время не пила, не курила, и даже отца домой выпившего не пускала. В семье уже было четверо детей: трое — погодки, а я самая младшая. Несколько лет после его смерти мама еще как-то держалась. Прачкой работала, где-то подрабатывала. Я хоть и была маленькой, но помню, что мама старалась, тянула нас. Но смерть папы её очень сильно подкосила.

Мама связалась с папиным другом, начала выпивать. Ситуация постепенно ухудшалась: она стала сильно пить, продавать вещи (вплоть до зеркал в шкафах). Мы, конечно, жили небогато и наша квартира никогда не была благоустроенной (только свет и был), но все становилось хуже и хуже. Со всех работ ее выгнали. Наступили такие времена, что мы сидели голодом по 3-4 дня. Какая тут учеба в школе! Мы принадлежали сами себе: в квартире стоял шум и гам, а я ходила попрошайничать, потому что мне, как самой маленькой, давали больше. Соседи начали жаловаться на нас. Ну и забрали почти всех в детдом, только старшая сестра сбежала. Маму лишили родительских прав. Я тогда должна была перейти в третий класс.

В детском доме первый год было вроде ничего. А потом меня перевели в детский дом в Беломорске и это была каторга и сущий ад. Я ныла просто весь этот год: нянечки порой над нами издевались, да еще и пили. Потом меня перевели обратно в Сосновец, где были мои брат и сестры. Там была свобода, лучше. Конечно, жизнь в детском доме не назовешь хорошей, но я благодарна воспитателям. Я хотя бы выжила, а не в канаве где-то лежала. Бытовые условия нормальные: одевали, кормили. Воспитателей помню хорошо, они были строгие, я их не очень любила. Они могли пройтись жестко по родным. Я помню, что с одной воспитательницей я даже подралась из-за фразы: “Твоя мать была алкашкой. Хочешь сдохнуть как твоя мать?”. Эти фразы сказались на моей психике, сейчас я любую критику воспринимаю в штыки. Нет ни друзей, ни подруг, кроме мужа. Настолько меня этот детский дом замкнул.

Мама продолжала со мной общаться: забирала на летние каникулы и выходные, приезжала в детский дом, приносила сладости. Пока я была с ней летом, она не пила вообще. Скромная женщина, трудолюбивая. В детском доме она всем воспитателям нравилась. Да и вообще в поселке нас считали завидной семьей, пока отец не умер. А потом родственники отказались от нас, когда у мамы начались проблемы с алкоголем.

Я помню, что на 8 марта, когда мне было 13, я собиралась подарить маме свою поделку, тогда немного зарабатывала росписью. К этому времени мама пришла в чувства, проходила даже медкомиссию, чтобы нас забрать. Но не сложилось. Мама умерла. Ей было 42 года. Причина смерти в свидетельстве не написана, но мы знаем, что у нее был рак груди. Ну и алкоголизм, конечно. Она должна была даже ехать в Петрозаводск на операцию, но денег не было.

На похороны мамы пришло всего 9 человек, хотя на папиных похоронах было много народу. После прощания зашла в нашу квартиру, но там пусто. Даже фотографии семейные забрала ее сестра, так весь этот архив и потерялся. У меня осталась только одна фотография из паспорта отца и матери.

Онкология и скитания по чужим углам

Потом меня отправили в ПТУ в Ладве, где я училась 4 года, но не закончила из-за болезни. В одно утро (мне было тогда 19 лет) мне резко стало плохо, я не могла встать с кровати. Сначала думали, что аппендицит, но в Петрозаводске выяснилось, что это онкология. Четыре месяца я лежала в больнице, потом надо было как-то жить в Петрозаводске, чтобы ходить на «химию». Меня пожалела мать моего тогдашнего ухажера, который за время моей болезни нашел новую пассию. Я немного пожила у них дома, а потом стала снимать комнату в квартире с девчонкой на Древлянке. Химиотерапию надо было делать каждые три недели. Единственным моим доходом была пенсия в 2 тысячи по инвалидности. Жить тогда было очень тяжело. Работать я не могла, мне было плохо после «химии», женщина-хозяйка меня жалела и ждала, когда задерживала оплату. Потом скиталась по подружкам-знакомым, иногда ночевала на вокзалах и даже на улице.

Это было самое страшное время в моей жизни. Я лысая, без всего, никому не нужная. Я была никакая, без иммунитета. Чуть ветерок дунул — фурункулы по всему телу. Истощена, не могла работать. Моя соседка же вела другой образ жизни, много тусовалась, приводила мужчин. А мне надо было лежать. Это была каторга. Я осознавала, что ничего не могла и неделю приходила в себя после каждой химии. При этом надо было как-то работать. Единственное, куда меня брали — посудомойкой, с моей внешностью я не могла быть даже официанткой.

В то время я стала общаться с сестрой, которая была уже замужем и жила в Сибири. Она сказала, что приедет на лето в Сосновец. Мы там встретились. И вот тогда мы решили сходить в мэрию, узнать, полагается ли нам какое-нибудь жильё. В мэрии сказали, что дали добро на то старое помещение, в котором мы жили когда-то с родителями. Якобы квартира в нормальном состоянии (хотя она превратилась в сущий чулан: окна выбиты, проводки нет, в туалете осиновый кол, в общем жить там было невозможно). Голимый бичовник. Не знаю, что они там проверяли. Им, судя по всему, было достаточно, что это жилье просто физически существует. Мы подозреваем, что они туда даже не сходили, им было все равно.

Я пожила у сестры в Сибири три месяца, долечилась, а потом вернулась в Петрозаводск. Познакомилась со своим первым мужем, мы вместе прожили пять лет. У него было свое жилье и я расслабилась. Что мне еще надо? В браке я научилась что-то готовить, до этого даже навыков таких не было. Представляете, я в первый раз макароны в 21 год только сварила!

На той родительской квартире в Беломорске еще висел долг за коммунальные платежи, ремонт нам сделать тоже не помогли. Единственная помощь, которую предложили — списать долги за коммуналку. А еще общежитие на три месяца. После этого в мэрию мы и не обращались. В квартиру я иногда захожу, но она все хуже по состоянию. Сейчас там прописаны четверо, в том числе ребенок сестры. Почему я выписалась? Во-первых, с меня сняли почти 50 тысяч за долги за коммуналку. Во-вторых, мне надо было, чтобы муж меня у себя прописал. Тогда наличие городской прописки было нужно. Продать это жилье в Беломорске мы, конечно, не могли. Кому оно нужно.

Жизнь Елены сегодня

Признаюсь, что раньше мне даже приходилось встречаться с нелюбимыми молодыми людьми, хоть чтобы как-то выживать. Сама бы я не вытянула. Парни немного помогали: какие-то телевизоры после себя оставляли, диваны. Приходилось встречаться без любви. Братья и сестры мне помочь не могли. Брату я сама помогала, из каких только ситуаций его не вытаскивала (прим. ред. — на этом моменте Елена плачет). А потом судьба свела меня с первой моей любовью, он тоже из Беломорска. Мы поженились и я, наконец, счастлива хотя бы в любви.

К детдомовским вообще относятся плохо. Помню был случай, что один местный парень в Беломорске изнасиловал нескольких девчонок из детдома. Мы обращались в полицию, но этот случай никто так и не расследовал. Такое было отношение к нам. Поэтому выводы делаешь соответствующие: кому ты нужен, кто за тебя вступиться. Ощущаешь, что ты никому в этом мире не интересен.

На протяжении долгого времени я не употребляю алкоголь. Это было мое осознанное решение. Я хочу большего, чем у меня было раньше. Я взяла комнату в ипотеку в общежитии, чтобы иметь хоть какой-то свой угол. Первый взнос мне помог собрать первый муж. 10 лет я плачу эту ипотеку, но особо не сдвигается. Осталось ещё 430 тысяч платить. У меня вообще много кредитов, потому что хочется многого, а так не накопить. Понимаете, хочется пожить сейчас. Каждый месяц отдаю 70 тысяч рублей долгов, поэтому приходится много работать, часто беру смены сверхурочные. Муж тоже много работает.

Когда я стала зарабатывать, то стала себе все время что-то покупать. Дети, когда выходят из детского дома, сразу тратят всю пенсию, которая накопилась — это действительно так. Просаживали мы эти деньги быстро, погуляли с друзья-подружками, все и ушло. В детском доме ведь не было денег и никаких представлений о том, как ими нужно пользоваться.

Жить вдвоем в комнате в общежитии непросто. То, что творится в нашем общежитии, — это ужас. Иногда кажется, что там просто одни наркоманы. Поэтому мы мечтаем об однокомнатной квартире. Как расплатимся с долгами, то возьмем, наверное, квартиру в ипотеку.

Бывает, что на жизненном пути встречаются люди, которые подскажут, помогут отстоять свои права. Мне такие люди не встретились. Я не умею просить. Юриста нанять не могла, так как это стоит денег. Да и все юристы говорят по-разному, кому верить?

Конечно, квартира бы облегчила мою жизнь. Я бы продала комнату, избавилась от долгов. Разгрузилась бы. Мечтаю о своей квартире или доме. В детском доме я часто мечтала, что у меня будет свой дом, собака и кошка. А больше ничего и не надо. Мы в любом случае пойдем брать ипотеку, даже если нам государство не поможет. Квартира бы изменила все, конечно. Но я понимаю, что рассчитывать на это не могу.

А что администрация?

В отделе опеки администрации Беломорска нам подтвердили историю Елены и ее семьи. Мама Елены была лишена прав в 1996 году, потом умерла. Все дети были прописаны в доме на улице Щуркина, а в 2013 году Елена из квартиры выписалась, чтобы прописаться в комнату, которую купила в ипотеку. В опеке сказали, что это большая ошибка, так как дом в 2019 году признали аварийным и будут расселять. Каждому подписавшемуся достанется по 18 квадратов. Непонятно когда и где, но достанется. А Елене рассчитывать в такой ситуации как будто не на что.

В конце беседы сотрудница отдела опеки грустно вздохнула и пояснила, что она недавно тут работает и не может сказать, кто именно работал тогда в мэрии и почему не помог детям-сиротам разобраться в ситуации и подсказать, как действовать.

Для справки: По закону №159-ФЗ, жилье не предоставляется при условии, что у сироты уже есть квартира в собственности или арендована по социальному найму, либо прописка. Но если сирота докажет, что проживание по месту регистрации невозможно по объективным причинам, то жилье ему будет выделено. К этим причинам, в том числе относится «не соответствие санитарным нормам». Также жилье должно предоставляться, если квартира признана неприспособленной для проживания.

А еще о семье Самойловых есть небольшая заметка в беломорской газете “Сорока” за 2010 год, подтверждающая историю девушки. Настолько небольшая, что мы ее почти чуть не пропустили. Два абзаца о помощи, на которые никто не откликнулся.

Ей никто никогда не помогал, но, возможно, среди читателей найдутся юристы или правозащитники, которые смогут проконсультировать Елену. Хотя бы добрым советом. Может быть, есть шанс получить компенсацию. Елене бы это очень помогло. Номер девушки: +7 981 401-62-03

Источник